Неточные совпадения
А жизнь была нелегкая.
Лет двадцать строгой каторги,
Лет двадцать поселения.
Я
денег прикопил,
По манифесту царскому
Попал опять
на родину,
Пристроил эту горенку
И здесь давно
живу.
Покуда были денежки,
Любили деда, холили,
Теперь в глаза плюют!
Эх вы, Аники-воины!
Со стариками, с бабами
Вам только воевать…
Г-жа Простакова. Без наук люди
живут и
жили. Покойник батюшка воеводою был пятнадцать лет, а с тем и скончаться изволил, что не умел грамоте, а умел достаточек нажить и сохранить. Челобитчиков принимал всегда, бывало, сидя
на железном сундуке. После всякого сундук отворит и что-нибудь положит. То-то эконом был! Жизни не жалел, чтоб из сундука ничего не вынуть. Перед другим не похвалюсь, от вас не потаю: покойник-свет, лежа
на сундуке с
деньгами, умер, так сказать, с голоду. А! каково это?
В сентябре Левин переехал в Москву для родов Кити. Он уже
жил без дела целый месяц в Москве, когда Сергей Иванович, имевший именье в Кашинской губернии и принимавший большое участие в вопросе предстоящих выборов, собрался ехать
на выборы. Он звал с собою и брата, у которого был шар по Селезневскому уезду. Кроме этого, у Левина было в Кашине крайне нужное для сестры его, жившей за границей, дело по опеке и по получению
денег выкупа.
Я и в университете был, и слушал лекции по всем частям, а искусству и порядку
жить не только не выучился, а еще как бы больше выучился искусству побольше издерживать
деньги на всякие новые утонченности да комфорты, больше познакомился с такими предметами,
на которые нужны
деньги.
Рассчитывая, что Авдотья Романовна, в сущности, ведь нищая (ах, извините, я не то хотел… но ведь не все ли равно, если выражается то же понятие?), одним словом,
живет трудами рук своих, что у ней
на содержании и мать и вы (ах, черт, опять морщитесь…), я и решился предложить ей все мои
деньги (тысяч до тридцати я мог и тогда осуществить) с тем, чтоб она бежала со мной хоть сюда, в Петербург.
— Ура! — закричал Разумихин, — теперь стойте, здесь есть одна квартира, в этом же доме, от тех же хозяев. Она особая, отдельная, с этими нумерами не сообщается, и меблированная, цена умеренная, три горенки. Вот
на первый раз и займите. Часы я вам завтра заложу и принесу
деньги, а там все уладится. А главное, можете все трое вместе
жить, и Родя с вами… Да куда ж ты, Родя?
Вот то-то-с, моего вы глупого сужденья
Не жалуете никогда:
Ан вот беда.
На что вам лучшего пророка?
Твердила я: в любви не будет в этой прока
Ни во́ веки веков.
Как все московские, ваш батюшка таков:
Желал бы зятя он с звездами, да с чинами,
А при звездах не все богаты, между нами;
Ну разумеется, к тому б
И
деньги, чтоб
пожить, чтоб мог давать он ба́лы;
Вот, например, полковник Скалозуб:
И золотой мешок, и метит в генералы.
— Подруги упрекают меня, дескать — польстилась девушка
на деньги, — говорила Телепнева, добывая щипчиками конфекты из коробки. — Особенно язвит Лидия, по ее законам необходимо
жить с милым и чтобы — в шалаше. Но — я бытовая и водевильная, для меня необходим приличный домик и свои лошади. Мне заявлено: «У вас, Телепнева, совершенно отсутствует понимание драматизма». Это сказал не кто-нибудь, а — сам, он, который сочиняет драмы. А с милым без драмы — не
прожить, как это доказано в стихах и прозе…
Жил он недалеко и почти ежедневно, утром отправляясь
на охоту за
деньгами, являлся к Самгину и точно стрелял в него новостями, слухами, сплетнями.
По ее рассказам, нищий этот был великий грешник и злодей, в голодный год он продавал людям муку с песком, с известкой, судился за это, истратил все
деньги свои
на подкупы судей и хотя мог бы
жить в скромной бедности, но вот нищенствует.
«
На чем пытаются утвердить себя Макаров, Тагильский? Чего хотят? Почему Лютов давал
деньги эсерам? Чем ему мешало
жить самодержавие?»
«Для дикарей и полудикарей,
на деньги которых он
живет и украшается», — напомнил он себе недавнее свое отношение к Парижу.
—
На медные
деньги либерализма в наше время не
проживешь.
— Большевики — это люди, которые желают бежать
на сто верст впереди истории, — так разумные люди не побегут за ними. Что такое разумные? Это люди, которые не хотят революции, они
живут для себя, а никто не хочет революции для себя. Ну, а когда уже все-таки нужно сделать немножко революции, он даст немножко
денег и говорит: «Пожалуйста, сделайте мне революцию…
на сорок пять рублей!»
«
На кой черт ей нужны
деньги? — соображал Самгин. — Достаточно богата —
живет скромно.
На филантропию тратит не так уж много…»
— Во сне сколько ни ешь — сыт не будешь, а ты — во сне онучи жуешь. Какие мы хозяева
на земле? Мой сын, студент второго курса, в хозяйстве понимает больше нас. Теперь, брат,
живут по жидовской науке политической экономии, ее даже девчонки учат. Продавай все и — едем! Там
деньги сделать можно, а здесь — жиды, Варавки, черт знает что… Продавай…
— Слушаюсь старших, — ответил Безбедов, и по пузырю лица его пробежали морщинки, сделав
на несколько секунд толстое, надутое лицо старчески дряблым. Нелепый случай этот, укрепив антипатию Самгина к Безбедову, не поколебал убеждения, что Валентин боится тетки, и еще более усилил интерес, — чем, кроме страсти к накоплению
денег,
живет она? Эту страсть она не прикрывала ничем.
Но лишь только он затрепещет от любви, тотчас же, как камень, сваливается
на него тяжелая мысль: как быть, что делать, как приступить к вопросу о свадьбе, где взять
денег, чем потом
жить?..
Она
жила гувернанткой в богатом доме и имела случай быть за границей, проехала всю Германию и смешала всех немцев в одну толпу курящих коротенькие трубки и поплевывающих сквозь зубы приказчиков, мастеровых, купцов, прямых, как палка, офицеров с солдатскими и чиновников с будничными лицами, способных только
на черную работу,
на труженическое добывание
денег,
на пошлый порядок, скучную правильность жизни и педантическое отправление обязанностей: всех этих бюргеров, с угловатыми манерами, с большими грубыми руками, с мещанской свежестью в лице и с грубой речью.
— Нет, нет, — у меня теперь есть
деньги… — сказал он, глядя загадочно
на Райского. — Да я еще в баню до ужина пойду. Я весь выпачкался, не одевался и не раздевался почти. Я, видите ли,
живу теперь не у огородника
на квартире, а у одной духовной особы. Сегодня там баню топят, я схожу в баню, потом поужинаю и лягу уж
на всю ночь.
— Да, упасть в обморок не от того, от чего вы упали, а от того, что осмелились распоряжаться вашим сердцем, потом уйти из дома и сделаться его женой. «Сочиняет, пишет письма, дает уроки, получает
деньги, и этим
живет!» В самом деле, какой позор! А они, — он опять указал
на предков, — получали, ничего не сочиняя, и проедали весь свой век чужое — какая слава!.. Что же сталось с Ельниным?
Я не знаю, жена ли вы ему, но знайте, что этот господин вырезает газетные объявления, где
на последние
деньги публикуются гувернантки и учительницы, и ходит по этим несчастным, отыскивая бесчестной
поживы и втягивая их в беду
деньгами.
Мы заглянули в длинный деревянный сарай, где
живут 20 преступники. Он содержится чисто. Окон нет. У стен идут постели рядом,
на широких досках, устроенных, как у нас полати в избах, только ниже. Там мы нашли большое общество сидевших и лежавших арестантов. Я спросил, можно ли, как это у нас водится, дать
денег арестантам, но мне отвечали, что это строго запрещено.
— Поправимся?! Нет, я тебя сначала убью…
жилы из тебя вытяну!! Одно только лето не приехал
на прииски, и все пошло кверху дном. А теперь последние
деньги захватил Работкин и скрылся… Боже мой!! Завтра же еду и всех вас переберу… Ничего не делали, пьянствовали, безобразничали!!
На кого же мне положиться?!
— В добрый час… Жена-то догадалась хоть уйти от него, а то пропал бы парень ни за грош… Тоже кровь, Николай Иваныч… Да и то сказать: мудрено с этакой красотой
на свете
жить… Не по себе дерево согнул он, Сергей-то… Около этой красоты больше греха, чем около
денег. Наш брат, старичье,
на стены лезут, а молодые и подавно… Жаль парня. Что он теперь: ни холост, ни женат, ни вдовец…
— Не может того быть. Умны вы очень-с.
Деньги любите, это я знаю-с, почет тоже любите, потому что очень горды, прелесть женскую чрезмерно любите, а пуще всего в покойном довольстве
жить и чтобы никому не кланяться — это пуще всего-с. Не захотите вы жизнь навеки испортить, такой стыд
на суде приняв. Вы как Федор Павлович, наиболее-с, изо всех детей наиболее
на него похожи вышли, с одною с ними душой-с.
Бог знает
на каких основаниях он у них поселился: даром ли
проживал или за
деньги?
Юность и молодость его протекли беспорядочно: в гимназии он не доучился, попал потом в одну военную школу, потом очутился
на Кавказе, выслужился, дрался
на дуэли, был разжалован, опять выслужился, много кутил и сравнительно
прожил довольно
денег.
— Не
на твои ли
деньги? ась? Ну, ну, хорошо, скажу ему, скажу. Только не знаю, — продолжал старик с недовольным лицом, — этот Гарпенченко, прости Господи,
жила: векселя скупает,
деньги в рост отдает, именья с молотка приобретает… И кто его в нашу сторону занес? Ох, уж эти мне заезжие! Не скоро от него толку добьешься; а впрочем, посмотрим.
Сколько времени где я
проживу, когда буду где, — этого нельзя определить, уж и по одному тому, что в числе других дел мне надобно получить
деньги с наших торговых корреспондентов; а ты знаешь, милый друг мой» — да, это было в письме: «милый мой друг», несколько раз было, чтоб я видела, что он все по-прежнему расположен ко мне, что в нем нет никакого неудовольствия
на меня, вспоминает Вера Павловна: я тогда целовала эти слова «милый мой друг», — да, было так: — «милый мой друг, ты знаешь, что когда надобно получить
деньги, часто приходится ждать несколько дней там, где рассчитывал пробыть лишь несколько часов.
Вдвоем они получили уже рублей 80 в месяц;
на эти
деньги нельзя
жить иначе, как очень небогато, но все-таки испытать им нужды не досталось, средства их понемногу увеличивались, и они рассчитывали, что месяца еще через четыре или даже скорее они могут уже обзавестись своим хозяйством (оно так и было потом).
— Все основано
на деньгах, говорите вы, Дмитрий Сергеич; у кого
деньги, у того власть и право, говорят ваши книги; значит, пока женщина
живет на счет мужчины, она в зависимости от него, — так — с, Дмитрий Сергеич?
Я продаю свои вещи;
на эти
деньги я могу
прожить несколько времени, — где? в Твери, в Нижнем, я не знаю, все равно.
— Ах, мой милый, нам будет очень, очень мало нужно. Но только я не хочу так: я не хочу
жить на твои
деньги. Ведь я и теперь имею уроки. Я их потеряю тогда — ведь маменька всем расскажет, что я злодейка. Но найдутся другие уроки. Я стану
жить. Да, ведь так надобно? Ведь мне не не должно
жить на твои
деньги?
— Нейдут из тебя слова-то. Хорошо им
жить? — спрашиваю; хороши они? — спрашиваю; такой хотела бы быть, как они? — Молчишь! рыло-то воротишь! — Слушай же ты, Верка, что я скажу. Ты ученая —
на мои воровские
деньги учена. Ты об добром думаешь, а как бы я не злая была, так бы ты и не знала, что такое добром называется. Понимаешь? Все от меня, моя ты дочь, понимаешь? Я тебе мать.
Сколько есть
на свете барышень, добрых и чувствительных, готовых плакать о зябнущем щенке, отдать нищему последние
деньги, готовых ехать в трескучий мороз
на томболу [лотерею (от ит. tombola).] в пользу разоренных в Сибири,
на концерт, дающийся для погорелых в Абиссинии, и которые, прося маменьку еще остаться
на кадриль, ни разу не подумали о том, как малютка-форейтор мерзнет
на ночном морозе, сидя верхом с застывающей кровью в
жилах.
— С Богом. А
на бумагу так и отвечай: никакого, мол, духу у нас в уезде нет и не бывало.
Живем тихо, французу не подражаем… А насчет долга не опасайся:
деньги твои у меня словно в ломбарте лежат. Ступай.
А именно: все время, покуда она
жила в доме (иногда месяца два-три), ее кормили и поили за барским столом; кровать ее ставили в той же комнате, где спала роженица, и, следовательно, ее кровью питали приписанных к этой комнате клопов; затем, по благополучном разрешении, ей уплачивали
деньгами десять рублей
на ассигнации и посылали зимой в ее городской дом воз или два разной провизии, разумеется, со всячинкой.
— Вот и это. Полтораста тысяч — шутка ли эко место
денег отдать! Положим, однако, что с
деньгами оборот еще можно сделать, а главное, не к рукам мне. Нужно сначала около себя округлить; я в Заболотье-то еще словно
на тычке
живу. Куда ни выйдешь, все
на чужую землю ступишь.
С своей стороны, Бурмакин с ужасом заметил, что взятые им
на прожиток в Москве
деньги исчезали с изумительной быстротой. А так как по заранее начертанному плану предстояло
прожить в Москве еще недели три, то надобно было серьезно подумать о том, как выйти из затруднения.
Струнников, с своей стороны, тоже доволен. Но он не мечтает, во-первых, потому, что отяжелел после обеда и едва может добрести до кабинета, и, во-вторых, потому, что мечтания вообще не входят в его жизненный обиход и он предпочитает
проживать деньги, как придется, без заранее обдуманного намерения. Придя в кабинет, он снимает платье, надевает халат и бросается
на диван. Через минуту громкий храп возвещает, что излюбленный человек в полной мере воспользовался послеобеденным отдыхом.
В Москве с давних пор это слово было ходовым, но имело совсем другое значение: так назывались особого рода нищие, являвшиеся в Москву
на зимний сезон вместе со своими господами, владельцами богатых поместий. Помещики приезжали в столицу
проживать свои доходы с имений, а их крепостные — добывать
деньги, часть которых шла
на оброк, в господские карманы.
В письме к П. В. Нащокину А. С. Пушкин 20 января 1835 года пишет: «Пугачев сделался добрым, исправным плательщиком оброка… Емелька Пугачев оброчный мой мужик…
Денег он мне принес довольно, но как около двух лет
жил я в долг, то ничего и не остается у меня за пазухой и все идет
на расплату».
Галактион перевел разговор
на другое. Он по-купечески оценил всю их обстановку и прикинул в уме, что им стоило
жить. Откуда у исправника могут такие
деньги взяться? Ведь не щепки,
на дороге не подымешь.
Штофф попал в самое больное место скуповатого деревенского батюшки. Он
жил бездетным, вдвоем с женой, и всю любовь сосредоточил
на скромном стяжании, — его интересовали не столько сами по себе
деньги, а главным образом процесс их приобретения, как своего рода спорт.
— Вот ращу дочь, а у самого кошки
на душе скребут, — заметил Тарас Семеныч, провожая глазами убегавшую девочку. — Сам-то стар становлюсь, а с кем она жить-то будет?.. Вот нынче какой народ пошел: козырь
на козыре. Конечно, капитал будет, а только
деньгами зятя не купишь, и через золото большие слезы льются.
— Ну, капитал дело наживное, — спорила другая тетка, — не с
деньгами жить… А вот карахтером-то ежели в тятеньку родимого женишок издастся, так уж оно не того… Михей-то Зотыч, сказывают, двух жен в гроб заколотил. Аспид настоящий, а не человек. Да еще сказывают, что у Галактиона-то Михеича уж была своя невеста
на примете, любовным делом, ну, вот старик-то и торопит, чтобы огласки какой не вышло.
Все удивлялись только одному, откуда хитрый немец берет
деньги, чтобы так наряжать жену: ни торговли, ни службы, ни определенных занятий, ни капитала, а
живет на широкую ногу.
Я сплю хорошо. Выносите мои вещи, Яша. Пора. (Ане.) Девочка моя, скоро мы увидимся… Я уезжаю в Париж, буду
жить там
на те
деньги, которые прислала твоя ярославская бабушка
на покупку имения — да здравствует бабушка! — а
денег этих хватит ненадолго.
На эти
деньги можно было очень сытно
прожить день, но Вяхиря била мать, если он не приносил ей
на шкалик или
на косушку водки; Кострома копил
деньги, мечтая завести голубиную охоту; мать Чурки была больна, он старался заработать как можно больше; Хаби тоже копил
деньги, собираясь ехать в город, где он родился и откуда его вывез дядя, вскоре по приезде в Нижний утонувший. Хаби забыл, как называется город, помнил только, что он стоит
на Каме, близко от Волги.